Олег Копытов - Статьи о России

Ознакомительная версия.

По-русски мало сказать «отдаться какому-то делу целиком», нужно сказать «вложить в дело душу». По-русски мало сказать: «Мне это не нравится», – чтобы в полном объеме дать понять, что нечто не нравится, нужно сказать: «Душа не принимает». И всё станет понятно и закроет все дальнейшие объяснения, увещевания, уговоры. По-русски недостаточно сказать: «Жить в согласии», – вначале жизнью заслужить, а потом сказать нужно: «Жить душа в душу». И больше вообще не нужно слов.

Нравственный опыт народа, говорящего на русском языке, можно, нужно, должно отслеживать, исследовать, следовать ему по выражениям, опять-таки в полном объеме ни на один язык мира непереводимым (наш список далеко не полный): «говорить по душам», «душа меру знает», «от всей души», «отвести душу», «души не чаять», «душа болит», «пропащая душа», «берет за душу», «душа нараспашку», «душа-человек»… Что русский человек отдает Богу, когда прощается с жизнью? Самое ценное – ДУШУ.

Русский мир, как и ключевые слова русской культуры (может быть, как и весь русский словарь?), не втискивается в физику. Только в метафизику. Ну может быть, в новейшей квантово-полевой картине мира, где наряду с конечной делимостью всего пространственно-временного строения на отдельные ограниченные предметы, свойства и формы движения, – есть и поле, которое может иметь в разных точках различную температуру, концентрировать разный энергетический потенциал, по-разному двигаться, где континуумная среда может занимать значительные области пространства, ее свойства изменяются непрерывно, у нее нет резких границ, – может быть, у физики поля, с его бесконечным числом степеней свободы, немало общего с Русским миром.

Объем русской ДУШИ сравним с полем без границ.

Впрочем, поскольку уж и физический мир двойственен, и электрон – одновременно и волна и корпускула, отчего же не сделать и обратный ход и не представить ДУШУ, ТОСКУ и СУДЬБУ предметно, геометрически?

Лучшие литературные произведения, а русский мир – это прежде всего мир русской литературы, – имеют форму КРЕСТА. У Бориса Пастернака (кстати, предсказавшего теорию вероятностей своим видением мира как того, что «скрыто за шевелящимся занавесом») поэзия названа «высокой болезнью». На линии СУДЬБЫ – «болезнь», на линии ДУШИ – «высокая», ниже линии судьбы, там, где мир человеческого переживания, – ТОСКА… Тоска – это вопрос без ответа: «Откуда противоречие между высокая и болезнь»?

«Мертвые души» Гоголя состоят из дороги – СУДЬБА, и брички, катящей за мертвыми ДУШАМИ – ТОСКА, а надо бы – к Богу…

Онегин в поиске-пространстве – СУДЬБА, как и Печорин, впрочем, через ТОСКУ свою и других, себя тянет к покаянию, хотя бы внутри себя, самого, – а на самом деле нас, нас, грешных, незаметно тянет к ДУШЕ. Раскольников и князь Андрей – очевидно…

И сегодня никуда не ушли и сохранились в полном объеме ДУША, СУДЬБА и ТОСКА. Но что-то к ним прибавилось…

Что?

Анна Вежбицкая, которая продолжает пристально наблюдать за русским словарем, над его ключевыми словами и делает выводы о наших ядерных ценностях [3, 9], обращает внимание на частотность использования русских слов по сравнению с английскими, и вот одно из ее наблюдений.

Сегодня мы, русскоговорящие, в четыре, в пять, иногда в пятнадцать (!) раз чаще употребляем слова дурак, глупый, идиот, ужасно, страшно, ужас, чем англоговорящие – слова fool, stupid, idiot, terribly, awfully, притом, что аналога русскому слову «ужас» вообще нет. Как минимум, это говорит о том, что «русская культура поощряет „прямые“, резкие, безоговорочные оценочные суждения, а англосаксонская культура – нет» [3: 32].

Наверное, этим – глубоко укорененной в каждом из нас культурной особенностью, национальной тягой к резким суждениям, в последние годы вышедшей наружу, – плюс, конечно, и какие-то политические факторы, вызван слабо объясняемый другими способами «Болотный нонконформизм» и прочая митинговщина 2011—2012 годов. Объясняется и трудно объяснимый «высокий рейтинг матерщины», вылившийся Крымским потопом на центральные улицы вполне приличных, внешне цивилизованных русских городов самого последнего нашего времени. И повальная ругань всех со всеми в Рунете…. И вот это было бы очень грустно, это могло бы говорить о том, что в нашей триаде ДУША, ТОСКА, СУДЬБА в последние годы вольготнее всех себя чувствует вторая.

Но есть и иное. Несмотря ни на какие времена и обстоятельства, русские ПРАВДА и РОДИНА – очень частотны, например, по сравнению с английскими truth и homeland, по сравнению с подобными словами других языков, – как и всегда это было! – намного частотнее, то есть у нас всё так же фантастически в чести.

А это значит, что наши ядерные ценности, нашу культуру, наш язык не так-то просто не то что поменять – хоть немного изменить.

Литература:

1. Wierzbicka A. Dusha (=Soul), Toska (=Yearning), Sud’ba (=Fate): Three key concepts in Russian language and Russian culture // Zygmunt Saloni (ed.): Metody formalne w opisie jezykow slowianskich. – Bialystok: Bialystok University Press, 1990. P. 13—36.

2. Серио П. Оксюморон или недопонимание? Универсалистский релятивизм универсального естественного семантического метаязыка Анны Вежбицкой // Политическая лингвистика, 1 (35), 2001, стр. 30—40.

3. Вежбицкая А. Понимание культур через посредство ключевых слов / Пер. с англ. А. Д. Шмелёва. – М.: Языки славянской культуры, 2001. – 288 с. – (Язык. Семиотика. Культура. Малая серия).

4. Алефиренко Н. Ф. Лингвокультурология. Ценностно-смысловое пространство языка: учебное пособие: Флинта, Наука, – М., 2011. – 592 с.

5. Копытов О. Н., Черкес В. П. О структурах, представляющих «модус русской культуры» // Литература в контексте культуры: материалы науч.-практ. конф. 26—28 окт. 1994 г. Комсомольск-на-Амуре: Изд-во КнАГПУ, 1995. – С. 19—26.

6. Копытов О. Н. Ключевые слова русской культуры // В кн.: Копытов О. Н. Душа, тоска, судьба: очерки и рассказы о русской словесности и русском характере. – Хабаровск: Тонкие лозы, 2002. – 202 с. (есть в ДВГНБ); то же – в сетевом журнале «Дальний Восток России» ([битая ссылка] http://dvr.dvtrk.ru – сегодня адрес недоступен).

7. Биллингтон Дж. Россия в поисках себя / Пер. с англ. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2005. – 224 с.

8. Стихи С. Есенина, А. Блока, Н. Клюева, И. Северянина, И. Бродского, Ф. Сологуба, А. К. Толстого здесь процитированы с сайта «Библиотека Максима Машкова»: [битая ссылка] http://www.lib.ru

9. Вежбицкая А. Сопоставление культур через посредство лексики и прагматики. М.: Русские словари, 2001. – 399 с.

В последние годы немало пишется и говорится о том, что черты, привычки и ценности «среднего, базового, типового» человека советской эпохи не смогли выветриться из того же человека, но уже живущего в новых политико-экономических условиях. В 2000-х гг. вспомнился полузабытый термин homo soveticus – как объект и термин модели уникального по своим социальным и психологическим характеристикам советского человека. Не только в научной литературе, но и в СМИ всё чаще задается вопрос: осталось ли в нас что-то советское? Есть ли homo soveticus в homo post-soveticus? Однако нетрудно заметить, что научные и публицистические работы данной тематики посвящены отдельным аспектам черт человека советского в современном «среднем», «базовом», «типовом» (реже – в любом) россиянине. А в данной работе будет представлена попытка интегрирующего, объединяющего несколько аспектов подхода по этой теме.

Человек советский обнаруживает себя сегодня уже хотя бы тем, что за 1990-е, первую половину 2000-х так и не решил проблему обращений.

В начале – середине 90-х в научном и СМИ дискурсах это было актуальной и модной темой: «господа» или «товарищи»? Что взамен обращений «по половому признаку»: «мужчина», «женщина», «девушка», «молодой человек»? Первый вопрос решен только в бизнес-языке, в международном общении на русском языке, – только «господин», «госпожа», «господа». Первый вопрос решен и в армии и милиции. «Господа офицеры» из дореволюционной России не вернулось, осталось «товарищи офицеры» (может быть, никакого «идеологического» подтекста в этом обращении сегодня нет, может быть, здесь «товарищ» – это тот, кто занят с тобой одним делом?).

Понятно, что проблему обращений могли решить только там, где приобрели определенные очертания институциональные и социопсихологические фигуры.

Ознакомительная версия.